[indent] Небытие… кромешная тьма, бесконечная пустота и дикий холод вокруг. Наверное, именно так бы чувствовал  себя Сэмюэл, будь он способен чувствовать хоть что-то. Но нет. Его чувства и разум надёжно закупорены в вакууме, а тело, словно парализовано – внешний мир не касается его, миллионы жизней проносятся мимо, творя историю, а его самого словно не существует.
[indent] Он умер? Вряд ли! Если так,  где тогда ад о котором так много говорили проповедники в церквях? Где души его предшественников, те самые духи, которые открывают медиумам тайны прошлого? Он точно не умер, завис на краю, на тонком рубеже двух миров, где нет ничего. В ожидании своего часа, когда магия вновь вернёт его к жизни, или отпустит окончательно, туда, откуда уже не возвращаются.
[indent] Но вот, час настал, мощный поток магической энергии постепенно обволакивает душу и вырывает его из небытия, возвращая к жизни. Сердце начинает стучать чаще, разгоняя кровь по венам, от чего на бледной холодной коже проступает лёгкий румянец. Дыхание становится глубже, но он все ещё без сознания, слишком уязвим для окружающего мира. Разум просыпается медленно. Сначала возвращаются сны, в памяти оживают образы последних дней – шум в окрестности, где-то полыхает пожар съедая чужое имение, плач безутешной матери по маленькому сыну, которого задрала дворовая собака, пьяное мычание молодого мужчины, чья невеста покончила с собой накануне их свадьбы. Эти образы слишком живы, чтобы просто так отмахнуться от них. Это все сделал он. Они должны были… ему хотелось, чтобы каждый в округе почувствовал ту боль, какую испытывал он.
[indent] На смену эти видениям приходят новые… он рыщет по старому городу в поисках, заглядывая в каждое окно, в каждую щель. Но все бес толку, в глубине души он знает, что больше не найдет того, кого ищет, он сам от него избавился, так было нужно, так лучше. Но для кого? Последняя надежда тает прожигая в груди дыру. Ту самую, болью от которой он щедро делится со всеми вокруг. Вдруг перед ним возникает силуэт, его силуэт. Он стоит спиной, но стоит протянуть руку, взять его за плечо и развернуть к себе, как тут же приходит понимание – это больше не он. Его лицо испачкано кровью, ехидная улыбка оголяет клыки, а в глазах читается безумие, он больше не станет прежним. От отчаяния хочется кричать, но наружу вырывается лишь хриплый вздох, он слишком долго спал.
[indent] Его глаза открываются, постепенно приходит осознание того, что это был лишь сон, воспоминания. Сэмюэл помнит что с ним произошло, помнит, как смирился со своей участью и сам молил мать о смерти. Она не смогла. Взамен лишь усыпила его. Но кто его разбудил? Сколько времени он проспал? Эти и ещё сотня вопросов роились в голове бессвязным хороводом.
[indent] Вокруг было тихо, пожалуй, даже слишком. Сэм осознавал, что рядом никого не было. Неужели умер последний представитель ковена, хранитель их тайны? От мыслей оторвал звук шагов где-то позади, а уже через несколько секунд он затих. Кто-то мялся в стороне, не решаясь приблизиться. Сэмюэл, хотел окликнуть гостя, да не смог, горло слишком пересохло.
[indent] В следующий момент послышался голос, до боли знакомый, и теперь нужда спрашивать что либо отпала сама собой. Нет, вопросов не стало меньше, наоборот. Видеть Себастьяна было так же невероятно и удивительно, как и проснуться самому. Но мимолётная радость вдруг сменилась злостью, щедро подпитываемой осознанием того, что брат теперь не принадлежал ему. Он теперь чужой. Сев в гробу и потянувшись точно ото сна, Сэм оглянулся вокруг. В полумраке комнату было не узнать, да и это не имело никакого смысла сейчас. Потянув к себе бутылку и повертев ее в руках пару секунд, ведьмак припал губами к горлышку делая большие жадные глотки. Наконец, утолив свою жажду, когда на дне осталось полглотка, он выплеснул воду на ладонь и растер ее по лицу. Себастьян находился слишком далеко, чтобы рассмотреть его во мраке, но глаза брата были устремлены к нему и этого хватило, чтобы вспомнить каждую мелкую морщинку на его лице. Ухмыльнувшись самоуверенности близнеца, Сэм, наконец, обретя голос тихо уточнил:
[indent] - Ты разбудил меня, чтобы убить и даже не обнимаешь на прощанье? – поднимаясь на ноги, но все ещё ощущая лёгкую слабость в теле, Колдвин показательно развел руки в приветственном жесте для объятий. Но не дожидаясь ответа тут же добавил с громкой уверенностью в голосе: Выродок! – громко рассмеявшись и опустив руки, давая понять, что, на самом деле, объятий он не ждёт.
[indent] Один из них должен умереть, Сэмюэл давно понял эту истину. Но у него не хватило духу воплотить ее в жизнь, когда была такая возможность. Что ж, возможно теперь настала очередь брата.

В лаборатории тихо. Лишь в дальнем углу, откуда виднеется пятно света, слышны тихие хриплые вздохи. Сдавленные, напряженные, словно каждый этот вздох дается человеку с огромным трудом. Словно каждый из них последний, но человеческий организм не желает сдаваться, продолжая натужно втягивать в сведенное болезненным спазмом горло новые и новые порции воздуха.
Дотторе задумчиво наблюдает за вздымающейся неровными рывками грудью подопытного. Внимательный взгляд ученого скользит по лицу жертвы, выхватывая обезумевшие от боли выпученные и уже подвернувшиеся стеклянной поволокой глаза, распахнутый в немом крике рот с сухими потрескавшимися губами. Они будто лепестки высушенного цветка, казались такими ломкими и хрупкими. Чем лишь больше привлекали к себе внимание.
Наклоняясь совсем близко к его лицу, Дотторе осторожно, будто боясь нарушить эту зыбкую вуаль красоты угасающей жизни, касается пальцами в белых перчатках губ подопытного. И тут же отнимает руку, с интересом наблюдая, как набухает крупная темная капля, срывается вниз и уносится ко изгибу в самый уголок, окрашивая нижнюю, более пухлую, в алый. Теперь, в свете яркого луча света, губы мужчина на столе блестели, будто тот был еще жив. Но увы, последний судорожный вздох сорвался с этих самых губ задолго до того, как к ним прикоснулся Дотторе.
Еще несколько минут назад пространство лаборатории было наполнено криками агонии, но сейчас они стихли. Подопытный оказался таким же хрупким, как и все человеческие существа. Ему не помог даже Глаз Бога. То ли не стоило смешивать противоположные силы, то ли эксперимент в принципе не рассчитан на удачу, может человеческий организм просто не достаточно крепкий, чтобы удержать чистую энергию элемента?
– Пожалуй, в следующий раз нужно будет попробовать использовать один элемент… Жаль только, что вас так мало попадает ко мне в руки.
Тихий вздох разочарования срывается с его губ. Потеряв всяческий интерес к неудачному образцу, он отвлекается на записи в рабочей тетради. Стук и последовавший за этим голос разнесся в тишине помещения громом. Дотторе вскидывает голову, прислушиваясь к словам, к интонациям, скользящим в голосе. Слишком живом и спокойном для этого места. Он бросает короткий взгляд на лежащий на столе труп, но практически тут же отвлекается. Змеистая, почти радостная улыбка расцветает на его губах.
– Одну минуту.
Его голос разносится по помещению, заполняя, кажется, все собой, пробираясь даже в самые темные уголки. Захлопнув тетрадь с записями, Дотторе разворачивается на невысоких каблуках и широкими шагами покидает ту часть лабораторий, где находятся операционные столы, стеллажи с различными препаратами и инструментами  и экспериментальные образцы. За его спиной оставались безжизненные замершие в своем застывшем великолепии сердца в прозрачных банках с медицинским раствором, руки, что никогда больше не смогут прикоснуться ни к чему, что было когда-то дорого их владельцам, глаза, не способные больше видеть ни солнечный свет, ни волшебство цветения. Каких только частей тел самых разных существ не было на этих полках.
Дотторе легко улыбается, замечая высокую фигуру в бледном пятне искусственного света. Он действительно рад видеть коллегу, ведь тот вряд ли стал проделывать весь этот путь просто так, ради нелепого желания увидеться. Конечно, его интересуют только дела. А его дела - это дополнительное финансирование. Улыбка становится еще шире, а глаза под маской блестят азартом и предвкушением.
– Проходи, у меня есть пара минут. Что ты хотел обсудить?
Не сказать, что он сама любезность и обходительность. Но и Панталоне пришел не реверансы отвешивать, и они не на светском рауте. Стол, заваленный бумагами, чертежами, просто листами, где-то исписанными формулами, где-то чистыми пока, сиротливо ютился сбоку у широкой схемы человеческого тела. Рисунок выполнен мастером, в деталях и с точностью, которой можно лишь позавидовать. Каждый орган, каждый штрих, каждая линия рассказывала о человеческом организме буквально все.
Дотторе опускается в свое кресло и широким жестом приглашает собеседника занять место напротив. Он всем своим видом показывает внимание к делу коллеги. Тот выглядит взволнованным, или это только кажется? Положив на стол журнал, он складывает пальцы перед лицом, пряча за ними предвкушающую улыбку.