Два-три-девять.
Цифры вытатуированы безразличными знаками у меня на запястье. Как метка, как поцелуй, как цепь, приковывающая к реальности. Когда все вокруг может исчезнуть в любую секунду, цепи превращаются в насущную необходимость.
Пациент номер два-три-девять.
Иногда мне кажется, что эти цифры были высечены на моей коже еще до рождения. А иногда, что я сам себе придумываю мир, так и не выбравшись из мягких стен желтого дома.
Два года принудительного "лечения".
Три ножевых.
Девять абсолютно счастливых дней.
Я мастерски научился делать вид, что здоров, что всё_в_порядке, что нормально всё, а всё — нормально.

Виски ломит, вытягивает в ровную линию, гул в ушах такой, будто моя голова сейчас пойдет на взлет отдельно от тела.
Открыть глаза.
Часы. Девять утра — безбожно рано, чтобы выспаться. Не стоило даже пытаться.
Дорога до ванной превращается в три метра к эшафоту, из зеркала скалится кто-то, больше похожий на узника концлагеря, чем на человека. Волосы — дыбом, глаза — синими стеклами, не выражают ничего. Черная вязь татуировки спускается от шеи и ниже — когда-то мне казалось очень символичным набить себе зубастого китайского дракона, а сейчас кажется, что эта тварь меня когда-нибудь задушит.
Душ, кофе, две таблетки вместо завтрака. Идеальная иллюзия успешной терапии.
Только знаешь, в чем правда? В том, что я никогда не стану нормальным, равно как и ты никогда не вернешься с того света.

Реальность привычно плывет — нет, док, терапия изначально была обречена на провал.
Бар, полночь, скука. Третий стакан виски. Разгрызаю лед, и мне все время мало.
Часы запускают обратный отсчет, мы познакомимся через девять...три...два.
— Собирайся. Я увезу тебя в Техас, — шепотом, в спину, обдавая тяжелым запахом дешевых сигарет. Ты принципиально куришь только их, считая все остальное понтами для богатеньких. Твои глаза черными провалами в раскаленную бездну, с первого взгляда затягивают петлю на моей шее. Всегда стояло на таких: безбашенных, сумасшедших, отчаянных, с опасным оскалом вместо улыбки.
Тебя не смущает даже то, что мы на окраине Лондона, а до Техаса целый океан.
Тебя не смущает, что мы уезжаем на угнанной [мной] тачке, что я делаю тебе минет, заставляя выжимать скорость на максимум. Иначе — не интересно, иначе - безопасно, иначе — я сдохну от скуки.
Твоя рука в моих — тогда еще - полностью черных волосах; жалкая попытка сохранить контроль.
Сперма цвета стен в камере психушки, грязно-белая, соленая, и мне — тогда еще — не противно слизать все до капли.
Нас не станет через девять дней. Тебя — потому что три ножевых плохо сочетаются с жизнью, меня — потому что я тебя убью.

Просыпаюсь на полу собственной ванны, впиваюсь короткими ногтями в кожу на запястье — мне кажется жизненно важным увидеть, как течет кровь по черным цифрам, как когда-то текли твои горячие поцелуи. Ты смеялся еще, говорил, что на моей ледяной коже даже лед не тает, а я...
Я тебя любил так сильно, что не смог остановиться.