Юджину продолжало быть не похуй только из-за жены. Если бы не она, если бы не крошечная, тающая с каждым днем надежда спасти ее, он бы давно плюнул и сломался. Да, маньяк бесчинствовал. Да, гибли дети. Однако… порой даже самые целеустремленные и семижильные люди ломались, а Юджин давно уже и вовсе перешел ту грань, за которой должен был сломиться под натиском всеобщего похуизма, взяток и бюрократического бумажного дерьма. Действительно, кого волновали убитые мальчишки и девчонки, когда полиция давно была прикормлена бандитскими руками?
К начальству на ковер Юджин шел без единой эмоции — ссутуленный, с волчьим взглядом, он был готов отстаивать свою точку зрения, но уже заранее знал, что это бессмысленно и ему останется лишь слушать тот бесконечный поток претензий и грязи, который будет лить ему в уши временное начальство. Наверное, еще пару месяцев назад он бы не сумел терпеть все это, взорвался бы, отстоял правду ценой значка и звания, но сейчас… он не помнил, сколько уже не спал и когда в последний раз нормально ел, и у него не было сил ни спорить, ни доказывать что-либо.
В общем, получилось так, как Флеминг и предполагал — стоило ему пересечь порог кабинета главы полицейского участка, как на него тут же обрушился поток громогласных оскорблений. Слова доносились до следователя словно через плотный слой ваты: «некомпетентен», «нарушения», «отстранить», «увольнение»…
Лишь на моменте с увольнением Флеминг отмер, готовясь выдать ответную тираду о том, что старый хрыч многовато на себя берет, но тут дверь распахнулась. Ну конечно же, на пороге стоял Валентайн. У Юджина все отчетливее складывалось впечатление, будто ничто не могло повлиять на внешний вид этого лощеного мерзавца: ни долгий напряженный день, ни мотание по городу, ни приключения с этим голубоватым певцом. Ален всегда выглядел идеально — отглаженный костюм, уложенные волосы… и это тогда, когда у свежевыстиранной и выглядело рубашки самого Флеминга уже на третий час работы был совершенно жалкий вид. Вопросительно подняв бровь, Флеминг перевел взгляд на Алена, который отчитывал его начальство так, будто тот Валентайну отсасывал на досуге. Впрочем… Юджин готов был поспорить, что если бы блондинчик расстегнул ширинку, старый хрыч без вопросов бы встал на колени. С каждой секундой и так державшееся на честном слове уважение к начальнику стремительно таяло. Впрочем, симпатии к Валентайну от этого у следователя вовсе не прибавлялось. Ален оставил их в кабинете, развернувшись залихватски на каблуках и хлопнув дверью, а Флеминг лишь вышел молча, не желая больше находиться в одном помещении с главой участка.
Валентайн ждал его у стола с таким видом, будто Юджин ему был денег должен. Подойдя к рабочему месту, следователь начал собираться и заметил флегматично:
— Если ты думаешь, что я буду сейчас с тобой что-то обсуждать — ты дохуя ошибся, потому что я хочу домо.., — он замолк, ловя немигающий серьезный взгляд Алена и закатил глаза — Да еб твою мать, Валентайн… Ладно, поехали.
Все это казалось каким-то нереальным, неправильным — то, что они собирались в съемную квартирку Флеминга, то, что они собирались обсуждать бывшего подельника Валентайна, и то, что вообще нужно было ехать куда-то с ним на его автомобиле. Особенно странным Юджину казался почему-то последний факт — даже оказавшись в салоне дорогущей Ауди, пахнущем кожей и чужим одеколоном, он не мог поверить, что все это происходит наяву. Казалось, от недосыпа он ловит глюки и все это — не больше чем игра воспаленного воображения, заточенного на решении текущих дел и поимке маньяка. Он и в машинах-то таких дорогущих не сидел последние лет пятнадцать — после того, как оборвал все связи с семьей и начал работать в полиции, Юджин передвигался исключительно на метро или на служебной полицейской машине.
Он было начал озираться по сторонам, но, поймав взгляд Валентайна, тут же отвернулся к окну. Пейзаж за окном плавно сменился с витрин дорогих магазинов, украшенных к Рождеству, на типовые серые малоэтажки, изрисованные граффити и заклеенные объявлениями и листовками. Казалось, даже погода стала другой — вместо крупных плавно кружащихся в воздухе хлопьев снега, с неба теперь падали мокрые невнятные ошметки, тут же превращающиеся в темную слякоть под ногами. Ну, хули, красивый снегопад в городе по ходу тоже был выкуплен богачами и преступниками. Автомобиль затормозил возле нужного дома, и Флеминг тут же вылез из машины и цокнул языком неодобрительно:
— Это твое пижонство до добра не доведет — угонят тачку и разберут на винтики. У нас тут, знаешь ли, не самый благополучный райончик.
Резко развернувшись, он прошел к двери ближайшего дома, плотнее кутаясь в потертую кожаную куртку. Пожалуй, нужно было все таки потратиться и купить нормальную зимнюю одежду. Как обычно, на лестничной клетке была разбита единственная лампочка, и замок пришлось открывать почти вслепую, шаря по карманам в поисках ключей и долго елозя ключом в замочной скважине.
— Что, недостаточно элитно?
Усмехнулся Флеминг, ловя боковым зрением едва сдерживаемую гримасу брезгливости на холеной морде блондина. Что ж, для Валентайна то было даже в некотором роде полезно — спуститься с небес на землю, ощутить себя простым смертным, так сказать. Интересно, он вообще был в курсе что именно так живут процентов шестьдесят англичан?
Ален влетел в квартиру прежде чем Юджин пересек порог, и тут же начал осматриваться, по-хозяйски проходя в коридор и дальше. Поморщившись, Флеминг вошел следом и, заперев дверь, щелкнул настенным выключателем. Тусклый свет лампы в коридоре осветил скудную обстановку: рассохшиеся деревянные полы, обои, засаленные и потемневшие от времени, бумаги, разбросанные всюду и грязные кружки, оставленные в самых неожиданных местах. Юджин не помнил, когда был здесь в последний раз. Не помнил даже, что делал: спал, ел, снова корпел над бумагами? Точно не убирался, судя по количеству грязной посуды.
— В каком — «таком»?
Поинтересовался Юджин беззлобно в ответ на вопрос Алена. Пожалуй, он и сам знал ответ. В грязном. В отдающем безнадегой и безденежьем. В таком, куда не хочется возвращаться. В таком, что и словом «дом»-то это место назвать стыдно.
Он вспомнил особняк деда в Скарборо — широкие галереи с панорамным видом на море, просторный холл, стены которого были увешаны картинами, гостиную, в которой были собраны диковинки со всего света, привезенные бабушкой и дедом из путешествий, библиотеку, которая в детстве казалась Юджину настолько огромной, что он не верил, что все книги в ней можно когда-нибудь прочитать. То место было его домом, а теперь… дома у него не было. Как и нормальной жизни. Он сознательно лишил себя всего этого, и заходил все дальше и дальше, будто сам загоняя себя в тупик. Что ж, другого выхода он все равно не видел.
— А красную ковровую дорожку тебе не организовать случаем, выпендрежник?
Поддел в ответ Юджин, включая свет в гостиной. Если, конечно, эту комнату можно было так назвать. Ничего общего с приемом гостей и отдыхом у этой комнаты не было — Юджин вынес отсюда диван и телевизор, оставив лишь пару кресел и видавший виды журнальный столик, на котором были ворохом сложены документы и распечатки, карты и чеки, и еще куча прочих бумаг, касающихся дела. На свободной стене он поначалу решил создать небольшую инфографику всего процесса, чтобы лучше понимать связи между отдельными фактами и событиями. Со временем коллаж разросся — ему не хватило одной стены и он, словно грибок, распространился сначала на вторую, а потом начал занимать окна. Сейчас все стекла были заклеены фотографиями, картами, распечатками, газетными вырезками, и от каждой фотографии или бумаги-заголовка тянулись красные линии, связывая одни факты с другими. Разумеется, Алена заинтересовала именно та часть, которая казалась Арчера. Он подошел к стене и замер, не отвечая, на что Юджин лишь хмыкнул и ушел на кухню, оставляя Валентайна разглядывать плоды его умственного труда.
Помыв пару наиболее презентабельных кружек и заварив растворимый кофе, Юджин раскопал в кухонном шкафчике более-менее приличную пачку печенья и несколько пачек растворимой лапши. Что ж, не Мишлен, конечно, но и он не привередливый, а Валентайн может не есть, если не голоден. Работа обещала быть долгой, и Флеминг понимал, что не продержится всю ночь на кофе и сигаретах, которые, кстати, предательски заканчивались. Взяв все найденное и приготовленное, он вернулся в гостиную, и, смахнув с края стола бумаги, расставил то, что принес из кухни, поинтересовавшись ехидно:
— Ну что, ты налюбовался? Скажи мне, эти адреса хоть что-то тебе дали? И вообще, — забравшись в одно из кресел с ногами, Юджин взял заваренную лапшу и принялся есть неторопливо, — Расскажи мне о его поисках, о том, как он пропал и что ты выяснил. У меня ощущение что я многое упускаю потому что не знаю деталей.
Он устало потер глаза, понимая, как же чертовски все таки устал. Нервное напряжение выматывало его куда сильнее чем все физические неудобства и сейчас, расслабившись хоть немного за пределами полицейского участка, он отчетливо почувствовал, как клонит в сон и знобит. Нахохлившись, он сосредоточился на рассказе, не перебивая и лишь сверля Валентайна взглядом мазутно-черных глаз. Рассказ был полезным, вне всяких сомнений, но то, как именно рассказывал Ален, как менялись черты его лица и мельчайшие оттенки голоса, давало информации не меньше, чем сказанные слова. Юджин буквально слышал, как дорог был ему Арчер и какое отчаяние скрывалось за этими бесплодными поисками. Что ж… Флеминг, конечно, откровенно недолюбливал всю эту голубую хуйню, но был не настолько свиньей, чтоб топтаться по больному месту другого человека специально и без всяких веских причин. Хмуря брови, следователь задал один из тех вопросов, что давно мучали его, но напрямую к делу не относились:
— Слушай, я раскопал интересную информацию о том, что Арчера якобы убили в Сан-Франциско. Причем сделали это свои же, потому что он воровал часть товара. Что ты мне скажешь по этому поводу?
Съев еще немного осточертевшей лапши, Юджин поднялся с кресла и подошел к той части коллажа, которая была посвящена Эвану Арчеру. Внимательно глядя на фотографии и расшифровки телефонных разговоров, Флеминг закурил. Бросив взгляд на фото парня поверх огонька зажигалки, он оцепенел — на него с фотографии смотрел… труп. Иначе назвать это было нельзя: черная, словно обугленная кожа, пустые глазницы, объятые пламенем и огонь, будто бы стремящийся вырваться из-под пошедшей трещинами кожи. Ахнув от неожиданности, Юджин сделал шаг назад и едва не упал, потеряв равновесие. С трудом удержавшись на ногах, он помассировал виски и убрал зажигалку в карман, выдыхая напряженно и едва слышно:
— Кажется, у меня едет крыша.